Сьюзи – так звали мою домашнюю черепаху. Помню тот солнечный день, когда родители купили рептилию. Это было, кажется, где-то на рынке у ВДНХ. Они вытащили ее из коробки «Черепахи на продажу». Мелкая. Хрупкая. Панцирь мягкий.

Продавец предупредил, что черепаха сухопутная. Но в ближайшую же поездку на море я быстро развенчал этот «миф» – в результате, Сьюзи достаточно проворно плавала по-собачьи в прибрежных волнах Черного моря.

Как мне казалось в детстве, мы с ней были дружны – она, по мере сил, доверяла себя моим экспериментам, а я чувствовал себя в роли крысы-учителя из «Черепашек ниндзя». Да, эгоистично и жестоко, но хочется допустить, что мы оба помогали претворять мечты друг друга. Разве настоящая дружба не жестока своей искренностью? Мы были как герои «Аризонской мечты» Кустурицы. Тогда в голове впервые заиграла мандолина Горана Бреговича: in the deathcar, we're alive, на-на-на-най…И мы взлетели над повседневностью: сухопутная черепаха рассекала волны, а я от радости терял сырые плавки в полях крымских маков.

Прожила Сьюзи, наверное, меньше года, но задумался о причинах скорой кончины я только недавно. Я похоронил черепаху зимой в соседском огороде: вынул Сьюзи из коробки, отнес на какой-то дачный участок. Подозреваю, что был не слишком силен и потому выкопал совсем мелкую могилку.

- А ты уверен, что она тогда умерла? – невзначай спросили в компании недавно.

Я опешил:

- Ну, как же, - конечно. Что ж я смерть не признаю?

- А ты в курсе, что рептилии зимой в спячку впадают?

Логичная, но почему-то не допускаемая мною ранее мысль ударила в голову. И накрыла ледяной волной, как, возможно, Сьюзи, проснувшуюся по весне среди озимых.

Мое постыдное допущение оправдывают сейчас две мысли - мамы и моя собственная. Мамы: «черепаха точно умерла той зимой». Моя: «Хорошо, что я научил Сьюзи плавать». В голове заиграла очень буддийская песня из репертуара Игги Попа: In the deathcar, we're alive, So come on mandolins, play...